Неточные совпадения
— Понимаешь ли ты, — сказал Илья Ильич, — что от пыли заводится
моль? Я иногда даже вижу клопа
на стене!
— Вот у вас все так: можно и не
мести, и пыли не стирать, и ковров не выколачивать. А
на новой квартире, — продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, — дня в три не разберутся, все не
на своем месте: картины у
стен,
на полу, галоши
на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой. То, глядишь, ножка у кресла сломана, то стекло
на картине разбито или диван в пятнах. Чего ни спросишь, — нет, никто не знает — где, или потеряно, или забыто
на старой квартире: беги туда…
Но где Уленьке было
заметить такую красоту? Она
заметила только, что у него то
на вицмундире пуговицы нет, то панталоны разорваны или худые сапоги. Да еще странно казалось ей, что он ни разу не посмотрел
на нее пристально, а глядел как
на стену,
на скатерть.
Наконец
на четвертый день мы
заметили на горизонте не поля, не домы, а какую-то серую, неприступную, грозную
стену.
Обстановка комнаты придавала ей вид будуара: мягкая мебель, ковры, цветы. С потолка спускался розовый фонарь;
на стене висело несколько картин с голыми красавицами. Оглядывая это гнездышко, Привалов
заметил какие-то ноги в одном сапоге, которые выставлялись из-под дивана.
Старец уселся
на кожаный красного дерева диванчик, очень старинной постройки, а гостей, кроме обоих иеромонахов,
поместил у противоположной
стены, всех четверых рядышком,
на четырех красного дерева обитых черною сильно протершеюся кожей стульях.
Белокурая барышня осталась и села
на диван. Иван Федорович сидел
на своем стуле как
на иголках, краснел и потуплял глаза; но барышня, казалось, вовсе этого не
замечала и равнодушно сидела
на диване, рассматривая прилежно окна и
стены или следуя глазами за кошкою, трусливо пробегавшею под стульями.
Начиная с лестниц, ведущих в палатки, полы и клетки содержатся крайне небрежно,
помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны
стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям, масляного краскою; по углам
на полу всюду набросан сор, перья, рогожа, мочала… колоды для рубки мяса избиты и содержатся неопрятно, туши вешаются
на ржавые железные невылуженные крючья, служащие при лавках одеты в засаленное платье и грязные передники, а ножи в неопрятном виде лежат в привешанных к поясу мясников грязных, окровавленных ножнах, которые, по-видимому, никогда не чистятся…
Заметила я, что со мною хитрят,
Заботливо что-то скрывая;
Ссылаясь
на то, что мне нужен покой,
Ко мне никого не пускали,
Меня окружили какой-то
стеной,
Мне даже газет не давали!
— А мне кажется, Николай Ардалионович, что вы его напрасно сюда перевезли, если это тот самый чахоточный мальчик, который тогда заплакал и к себе звал
на похороны, —
заметил Евгений Павлович, — он так красноречиво тогда говорил про
стену соседнего дома, что ему непременно взгрустнется по этой
стене, будьте уверены.
В Могилеве,
на станции, встречаю фельдъегеря, разумеется, тотчас спрашиваю его: не знает ли он чего-нибудь о Пушкине. Он ничего не мог сообщить мне об нем, а рассказал только, что за несколько дней до его выезда сгорел в Царском Селе Лицей, остались одни
стены и воспитанников
поместили во флигеле. [Пожар в здании Лицея был 12 мая.] Все это вместе заставило меня нетерпеливо желать скорей добраться до столицы.
На одной из прилаженных по
стенам полок можно было
заметить кучку бумажных листов маленького формата, так, менее чем в осьмушку.
Утренний полусвет, водянистый и сонный, наполнил комнату сквозь щели ставен. Слабыми струйками курились потушенные фитили свечей. Слоистыми голубыми пеленами колыхался табачный дым, но солнечный луч, прорезавшийся сквозь сердцеобразную выемку в ставне, пронизал кабинет вкось веселым, пыльным, золотым
мечом и жидким горячим золотом расплескался
на обоях
стены.
Стала она его о том
молить и просить; да зверь лесной, чудо морское не скоро
на ее просьбу соглашается, испугать ее своим голосом опасается; упросила, умолила она своего хозяина ласкового, и не мог он ей супротивным быть, и написал он ей в последний раз
на стене беломраморной словесами огненными...
Наконец выбрали и накидали целые груды мокрой сети, то есть
стен или крыльев невода, показалась мотня, из длинной и узкой сделавшаяся широкою и круглою от множества попавшейся рыбы; наконец стало так трудно тащить по
мели, что принуждены были остановиться, из опасения, чтоб не лопнула мотня; подняв высоко верхние подборы, чтоб рыба не могла выпрыгивать, несколько человек с ведрами и ушатами бросились в воду и, хватая рыбу, битком набившуюся в мотню, как в мешок, накладывали ее в свою посуду, выбегали
на берег, вытряхивали
на землю добычу и снова бросались за нею; облегчив таким образом тягость груза, все дружно схватились за нижние и верхние подборы и с громким криком выволокли мотню
на берег.
Крыт был дом соломой под щетку и издали казался громадным ощетинившимся
наметом; некрашеные
стены от времени и непогод сильно почернели; маленькие, с незапамятных времен не мытые оконца подслеповато глядели
на площадь и, вследствие осевшей
на них грязи, отливали снаружи всевозможными цветами; тесовые почерневшие ворота вели в громадный темный двор, в котором непривычный глаз с трудом мог что-нибудь различать, кроме бесчисленных полос света, которые врывались сквозь дыры соломенного навеса и яркими пятнами пестрили навоз и улитый скотскою мочою деревянный помост.
Через минуту мы уже были
на вышке, в маленькой комнате, которой
стены были разрисованы деревьями
на манер сада. Солнце в упор палило сюда своими лучами, но капитан и его товарищ, по-видимому, не
замечали нестерпимого жара и порядком-таки урезали, о чем красноречиво свидетельствовал графин с водкой, опорожненный почти до самого дна.
— А знаете — вы хотели кой-что от меня утаить, вот вы перечислили всех, кого
заметили там, за
Стеной, но одного забыли. Вы говорите — нет? А не помните ли вы, что там мельком,
на секунду, — вы видели там… меня? Да, да: меня.
Ромашов зажмурил глаза и съежился. Ему казалось, что если он сейчас пошевелится, то все сидящие в столовой
заметят это и высунутся из окон. Так простоял он минуту или две. Потом, стараясь дышать как можно тише, сгорбившись и спрятав голову в плечи, он
на цыпочках двинулся вдоль
стены, прошел, все ускоряя шаг, до ворот и, быстро перебежав освещенную луной улицу, скрылся в густой тени противоположного забора.
Худощавый лакей генеральши стоял, прислонясь к
стене, и с самым грустным выражением в лице глядел
на толпу, между тем как молоденький предводительский лакей курил окурок сигары, отворачиваясь каждый раз выпущать дым в угол, из опасения, чтоб не
заметили господа.
— Ну,
на вас трудно, барыня, угодить, — рассмеялась Арина Прохоровна, — то стой лицом к
стене и не
смей на вас посмотреть, то не
смей даже и
на минутку отлучиться, заплачете. Ведь он этак что-нибудь, пожалуй, подумает. Ну, ну, не блажите, не кукситесь, я ведь смеюсь.
По одной из
стен ее в алькове виднелась большая кровать под штофным пологом, собранным вверху в большое золотое кольцо, и кольцо это держал не амур, не гений какой-нибудь, а летящий ангел с смертоносным
мечом в руке, как бы затем, чтобы почиющему
на этом ложе каждоминутно напоминать о смерти.
Слова швейцара князь вас ждет ободрили Крапчика, и он по лестнице пошел совершенно
смело. Из залы со
стенами, сделанными под розовый мрамор, и с лепным потолком Петр Григорьич направо увидал еще большую комнату, вероятно, гостиную, зеленого цвета и со множеством семейных портретов, а налево — комнату серую,
на которую стоявший в зале ливрейный лакей в штиблетах и указал Крапчику, проговорив...
Однажды, когда я сидел
на скамье под
стеною кремля, рядом со мною очутился дядя Яков. Я не
заметил, как он подошел, и не сразу узнал его; хотя в течение нескольких лет мы жили в одном городе, но встречались редко, случайно и мельком.
«Вот и отлично, — подумала Бизюкина. — По крайней мере есть хоть одна комната, где все совершенно как следует». Затем она сделала
на письменном столе два пятна чернилами, опрокинула ногой в углу плевальницу и рассыпала по полу песок… Но, боже мой! возвратясь в зал, акцизница
заметила, что она было чуть-чуть не просмотрела самую ужасную вещь:
на стене висел образ!
Внешний воздух, невидимому, мало освежил Хрипача. Через полчаса он вернулся и опять, постояв у двери с полминуты, зашел
на урок. Шли упражнения
на снарядах. Два-три незанятых пока гимназиста, не
замечая директора, стояли, прислонясь к
стене, пользуясь тем, что поручик не смотрел
на них. Хрипач подошел к ним.
Послали за попом, а она начала икать, да и померла, мы и не
заметили — когда; уж поп, придя, сказал. Сказал он, а Шакир сморщился, да боком-боком в сени и лезет
на чердак, цапаясь за
стену и перила, как пьяный. Я — за ним: «Куда ты?» Не понимает, сел
на ступень, шепчет: «Алла, алла!» Начал я его уговаривать, а сказать-то нечего, — против смерти что скажешь? Обнял и молчу. Час, наверно, сидели мы так, молча.
И оглядывалась вокруг, точно сейчас только
заметив погасший самовар, тарелки со сластями, вазы варенья, вычурную раму зеркала, часы
на стене и всю эту большую, уютную комнату, полную запахами сдобного теста, помады и лампадного масла. Волосы
на висках у неё растрепались, и голова казалась окрылённой тёмными крыльями. Матвей наклонился над тетрадкой, продолжая...
Она погрузила лицо в руки и сидела так, склонив голову, причем я
заметил, что она, разведя пальцы, высматривает из-за них с задумчивым, невеселым вниманием. Отняв руки от лица,
на котором заиграла ее неподражаемая улыбка, Дэзи поведала свои приключения. Оказалось, что Тоббоган пристал к толпе игроков, окружающих рулетку, под навесом, у какой-то
стены.
Однако я успел осмотреться вокруг себя. Большую часть избы занимала огромная облупившаяся печка. Образов в переднем углу не было. По
стенам, вместо обычных охотников с зелеными усами и фиолетовыми собаками и портретов никому не ведомых генералов, висели пучки засушенных трав, связки сморщенных корешков и кухонная посуда. Ни совы, ни черного кота я не
заметил, но зато с печки два рябых солидных скворца глядели
на меня с удивленным и недоверчивым видом.
В обширном покое, за дубовым столом, покрытым остатками ужина, сидел Кручина-Шалонский с задушевным своим другом, боярином Истомою-Турениным; у дверей комнаты дремали, прислонясь к
стене, двое слуг; при каждом новом порыве ветра, от которого стучали ставни и раздавался по лесу глухой гул, они, вздрогнув, посматривали робко друг
на друга и, казалось, не
смели взглянуть
на окна, из коих можно было различить, несмотря
на темноту, часть западной
стены и сторожевую башню,
на которых отражались лучи ярко освещенного покоя.
Двери отворились, и незнакомый вошел в избу. Купец с земским прижались к
стене, хозяин и хозяйка встретили его низкими поклонами; а стрелец, отступив два шага назад, взялся за саблю. Незнакомый, не
замечая ничего, несколько раз перекрестился, молча подостлал под голову свою шубу и расположился
на скамье, у передних окон. Все приезжие, кроме Кирши и Алексея, вышли один за другим из избы.
Комната женщины была узкая, длинная, а потолок её действительно имел форму крышки гроба. Около двери помещалась печка-голландка, у
стены, опираясь в печку спинкой, стояла широкая кровать, против кровати — стол и два стула по бокам его. Ещё один стул стоял у окна, — оно было тёмным пятном
на серой
стене. Здесь шум и вой ветра были слышнее. Илья сел
на стул у окна, оглядел
стены и,
заметив маленький образок в углу, спросил...
Г-жа Петицкая, разумеется, повиновалась ей, но вместе с тем сгорала сильным нетерпением узнать, объяснился ли Миклаков с княгиней или нет, и для этой цели она изобретала разные способы: пригласив гостей после чаю сесть играть в карты, она приняла вид, что как будто бы совершенно погружена была в игру, а в это время одним глазом подсматривала, что переглядываются ли княгиня и Миклаков, и
замечала, что они переглядывались; потом, по окончании пульки, Петицкая, как бы забыв приказание княгини, опять ушла из гостиной и сильнейшим образом хлопнула дверью в своей комнате, желая тем показать, что она затворилась там, между тем сама, спустя некоторое время, влезла
на свою кровать и стала глядеть в нарочно сделанную в
стене щелочку, из которой все было видно, что происходило в гостиной.
Лодка была
на середине, когда ее
заметили с того берега. Песня сразу грянула еще сильнее, еще нестройнее, отражаясь от зеленой
стены крупного леса, к которому вплоть подошла вырубка. Через несколько минут, однако, песня прекратилась, и с вырубки слышался только громкий и такой же нестройный говор. Вскоре Ивахин опять стрелой летел к нашему берегу и опять устремился с новою посудиной
на ту сторону. Лицо у него было злое, но все-таки в глазах проглядывала радость.
Только обеспокоила Елену Петровну как раз в эти дни разразившаяся буря: гремело
на вывесках железо от ледяного северного ветра, уныло-сумрачен был короткий день, и, хотя настоящего снега не было, — около тротуарных тумбочек, и у
стен, и в колдобинах мостовой забелелось,
намело откуда-то.
Пока я дивился
на него, не
смея, конечно, улыбнуться или отпустить замечание, Дюрок подошел к
стене между окон и потянул висячий шнурок.
Это было началом, а потом пошла стрельба
на целый день. Ввиду энергичной обороны, скопище мятежников не
смело подступать к монастырским
стенам совсем близко, а пускали стрелы из-за построек Служней слободы и отсюда же палили из ружей. При каждом пушечном выстреле дьячок Арефа закрывал глаза и крестился. Когда он пришел в Дивью обитель, Брехун его прогнал.
— Плохо место, —
заметил Пафнутий, поглядывая
на обительские
стены. — Одна труха осталась… Пожалуй, и починивать нечего.
В руке его я
заметил щегольскую оленью ручку дорогого охотничьего ножа, который обыкновенно висел у него над постелью. Чуть только кровельные листы загремели под ногами художника, мимо окон пролетело большое полено и, ударившись о
стену, завертелось
на камнях.
Юрий остановился
на минуту, чтоб хорошенько осмотреться, и когда глаза его привыкли немного к этой смрадной и туманной атмосфере, то он
заметил в одной из впадин
стены что-то похожее
на лицо человека, который, прижавшись к земле, казалось, не обращал
на него внимания...
Был также Азария, сын Нафанов, желчный высокий человек с сухим, болезненным лицом и темными кругами под глазами, и добродушный, рассеянный Иосафат, историограф, и Ахелар, начальник двора Соломонова, и Завуф, носивший высокий титул друга царя, и Бен-Авинодав, женатый
на старшей дочери Соломона — Тафафии, и Бен-Гевер, начальник области Арговии, что в Васане; под его управлением находилось шестьдесят городов, окруженных
стенами, с воротами
на медных затворах; и Ваана, сын Хушая, некогда славившийся искусством
метать копье
на расстоянии тридцати парасангов, и многие другие.
Гаврила чувствовал себя раздавленным этой мрачной тишиной и красотой и чувствовал, что он хочет видеть скорее хозяина. А если он там останется?.. Время шло медленно, медленнее, чем ползли тучи по небу… И тишина, от времени, становилась все зловещей… Но вот за
стеной мола послышался плеск, шорох и что-то похожее
на шепот. Гавриле показалось, что он сейчас умрет..
— Будет работать, сударыня! Должна работать!.. — раздраженно проговорил режиссер. — Вас нет в расписании — это правда, — подхватил он, указывая
на писаный лист бумаги, привешенный к
стене над доскою, усыпанной
мелом и служащей артистам для обтирания подошв перед выходом
на арену, — но это все равно; жонглер Линд внезапно захворал, ваша дочь займет его номер.
Спустишься к нему, охватит тебя тепловатой пахучей сыростью, и первые минуты не видишь ничего. Потом выплывет во тьме аналой и чёрный гроб, а в нём согбенно поместился маленький старичок в тёмном саване с белыми крестами, черепами, тростью и копьём, — всё это смято и поломано
на иссохшем теле его. В углу спряталась железная круглая печка, от неё, как толстый червь, труба вверх ползёт, а
на кирпиче
стен плесень наросла зелёной чешуёй. Луч света вонзился во тьму, как
меч белый, и проржавел и рассыпался в ней.
— Вы пьяны, а потому я не понимаю, в каком смысле вы говорите, —
заметил он строго, — и объясниться всегда с вами готов; даже рад поскорей… Я и ехал… Но прежде всего знайте, что я принимаю меры: вы сегодня должны у меня ночевать! Завтра утром я вас беру, и мы едем. Я вас не выпущу! — завопил он опять, — я вас скручу и в руках привезу!.. Удобен вам этот диван? — указал он ему, задыхаясь,
на широкий и мягкий диван, стоявший напротив того дивана,
на котором спал он сам, у другой
стены.
И доктора, приходившие дежурить и уходившие, не
замечали этого беспорядка. То, что чужой человек спал в гостиной и храпел, и этюды
на стенах, и причудливая обстановка, и то, что хозяйка была непричесана и неряшливо одета, — все это не возбуждало теперь ни малейшего интереса. Один из докторов нечаянно чему-то засмеялся, и как-то странно и робко прозвучал этот смех, даже жутко сделалось.
Бронза, альбомы и картины
на стенах, изображавшие море с корабликами, луг с коровками и рейнские виды, были до такой степени не новы, что взгляд только скользил по ним и не
замечал их.
Большая комната в доме Бардиных. В задней
стене четыре окна и дверь, выходящие
на террасу; за стеклами видны солдаты, жандармы, группа рабочих, среди них Левшин, Греков. Комната имеет нежилой вид: мебели мало, она стара, разнообразна,
на стенах отклеились обои. У правой
стены поставлен большой стол. Конь сердито двигает стульями, расставляя их вокруг стола. Аграфена
метет пол. В левой
стене большая двухстворчатая дверь, в правой — тоже.
К иному едва проберешься через грязный двор; в сенях, за облупившимися парусинными ширмами, храпит денщик;
на полу — гнилая солома;
на плите — сапоги и донышко банки, залитое ваксой; в самой комнате — покоробленный ломберный стол, исписанный
мелом;
на столе стаканы, до половины наполненные холодным темно-бурым чаем; у
стены — широкий, проломленный, замасленный диван;
на окнах — трубочный пепел…